https://books.google.ru/books?id=3-eTCwAAQBAJ&pg=PT455&lpg=PT455&dq=%D0%BC%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B2%D1%8B%D0%B9+%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD+%D0%B2+%D0%BC%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B5+%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D1%88%D1%82%D0%B0%D0%BC&source=bl&ots=Nb34CTUCDd&sig=K8EA4aV1vHz6KcKyrPU1nGondrY&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwiO7sPg557cAhUC_ywKHfO1CSEQ6AEIQzAJ#v=onepage&q=%D0%BC%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BD%20%D0%B2%20%D0%BC%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B5%20%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D1%88%D1%82%D0%B0%D0%BC&f=false
А это точно Осип Эмильевич, а не господина Загоскина сочинение?
UPD: Точно - он. Вот этот опус целиком:
ПРИБОЙ У ГРОБА
Необычна Москва в эти ночи. Морозный хруст шагов по завьюженным улицам. Тысячи шагов. Идут кучками: терпеливые пешеходы с Замоскворечья, с Плющихи, с Таганки ...
Чем ближе к сердцу Москвы, к ночному гробу — тем громче шорох, и темные тени пешеходов сливаются в сплошной движущийся лес.
Университет на Моховой гудит, как пчельник глухой ночью. Колонны выстроились. Узкая горбатая Тверская запружена неподвижной толпой. Снега розовеют от костров. С трудом движутся всадники в черном человеческом потоке.
Двери аптеки распахиваются: малиновая аптека пышет паром, там яблоку негде упасть — отогреваются...
Революция, ты сжилась с очередями. Ты мучилась и корчилась в очередях и в 19-ом, и в 20-ом: вот самая великая твоя очередь, вот последняя твоя очередь к ночному солнцу, к ночному гробу...
Мертвый Ленин в Москве! Как не почувствовать Москвы в эти минуты! Кому не хочется увидеть дорогое лицо, лицо самой России?
Который час? Два, три, четыре? Сколько простоим? Никто не знает. Счёт времени потерян. Стоим в чудном ночном человеческом лесу. И с нами тясячи детей.
Высокое белое здание расплавлено электрическим светом. Три черных ленты спадают к ногам толпы. Там, в электрическом пожаре, окружённый елками, омываемый вечно-свежими волнами толпы, лежит он, перегоревший, чей лоб был воспален еще три дня назад...
Сколько жизней вокруг него, который так любил жизнь суровой любовью, взыскательной любовью.
Перебегают к костру. Горький дым ест глаза. Какой-то художник сует к костру замерзшие краски, оттаивает кисти; шарахаются людские ряды от автомобилей и коней.
Чем ближе, тем плотнее жмутся люди:
— По трое, по трое в ряд!
Шутка ли в этой тьме запомнить свое место! Но перекличкой, на голос находят своих.
На полотнище над крышей театра неровным почерком вспыхивают ночные телеграммы. Снуют продавцы папирос. Нет, нет, да и прорвется детский смех. Дети — всегда дети: даже в чехарду играют.
Но мелочи жизни не оскорбляют величия минуты.
Ленин любил жизнь, любил детей.
И мертвый — он самый живой, омытый жизнью, жизнью остудивший свой воспаленный лоб.
http://rvb.ru/mandelstam/01text/vol_2/03prose/2_217.htm