Vivos voco, mortuos plango, fulgura frango

Американские империалисты отбили у вольнолюбивых пиратов-хуситов израильский танкер с международным экипажем. По ходу дела местные йеменские бармалеи смогли запустить 2 баллистические ракеты, которые успешно упали в Одинцовском районе но никуда не попали.

Пять негодяев пытались скрыться на лодке, но были задержаны, повесят ли их на рее и где её возьмут - не сообщают.

А если бы у них был короткоствол ядерный ракетный комплекс "Рамзан", летающие плазмомёты с православным ИИ "Алоэ" и "Кактус" или хотя бы система квантового уничтожения реальности "Маргоша"...

Heineken продал российские активы за 1 евро группе "Арест", производящий легендарный советский освежитель дыхания Дихлофос и другие летучие яды, поскольку просить меньше не имело смысла.

Что жизнь - ни мёдом оказалась, ни повидлом?
Съешь шаурму, запей весёлым сидром!

Хоть порой ссыкотно мне,
плачу и бешусь,
Но к поравалитикам
плохо отношусь.
Хоть любой почти полет
смотрится красиво,
Не хочу быть пеною,
Сдутой кем-то с пива

И хотя и увлечён
гонками, бегами,
лучше уж в своей земле
приврасти ногами
в согревающий в снега,
тень надежд напрасных,
лес, шумящий сквозь века,
с чем~то несогласных

...А если это символ, то чего?


В тени платана, рядом с «Ореандой»,

сидел он у киоска и курил.

(Не знаю что, наверно, как обычно,

«Герцеговину Флор». Или «Памир».)

Цвели сады, и острый запах шторма

стоял не просыхая на бульваре,

и свежие газеты тяжелели

от йодистых паров и новостей.

Он докурил и развернул газету

так широко, что сделался невидим,

лишь сапоги с защитною фуражкой

обрамили невидимый портрет.

Но по рукам, по напряженной позе

я с ясностью увидел, что он думал

и даже чтo он думал (мысль была

отчетлива, вещественна, подробна

и зрима так, как если бы он был

индуктором, а я реципиентом,

и каждый оттиск на листе сознанья

был впечатляющ): баржи затопить

цыплят разделать и поставить в уксус

разбить оппортунистов из костей

и головы бараньей сделать хаши

сактировать любимчика купить

цицматы и лаваш устроить чистку

напротив бани выселить татар

из Крыма надоели Дон и Волгу

соединить каналом настоять

к женитьбе сына чачу на тархуне

Венеру перед зеркалом продать

поднос пустить по кругу по подаркам

и угощать нацелить микроскоп

на рисовое зернышко отправить

на Темзу бочку паюсной икры

засохший гуталин подскипидарить

примерить в мавзолее саркофаг

с мощами Геловани как нажрутся

так языки развяжут приказать

Лаврентию представить докладную

о языке Марр против Маркса вырвать

кого-чего кому-чему плевать

на хачапури главное цицматы

и чача больше чачи дать отпор

троцкистам вейсманистам морганистам

и раком поползут как луноход

на четвереньки встав от поясницы

достать змеиный яд и растирать

и растирать и чистить чистить чистить

до солнечного глянца – он сложил

газету и зачем-то огляделся,

и мы глазами повстречались. (Так

на парагипнотическом сеансе

посылкой встречной размыкают цепь.)

Он усмехнулся и усы пригладил.

И злость меня взяла – я подошел

и, выставив башмак, сказал: – Почистить! –

Он как-то странно на меня взглянул,

и молча поднял перст, и черным ногтем

мне показал: Закрыто на обед.


Каких нам знамений не посылает

судьба, а мы и явного не ждем!

Стучало море, высекая искры,

и вспыхивала радуга то здесь,

то там на берегу, удар – и брызги!

...Но для чего же этот маскарад?

Тщеславье? Вряд ли. Мелкое позерство?

Едва ли. Это сходство, думал я,

не может быть случайностью. А если

намек, и очевидный? Но на что?


– Волна! – я услыхал у парапета

и загадал. И ухнул водный столб!

Я пробежал, а парочку накрыло.

Ну и прекрасно, вот он и ответ.

Я должен быть лирическим поэтом,

а чистильщик пусть драит башмаки

или сдирает кожу с мирных граждан,

а двое любят. Каждому свое!


Как непосильно быть самим собой.

И он, и я – мы в сущности в подполье,

но ведь нельзя же лепестками внутрь

цвести – или плоды носить в бутоне!

Как непосильно жить. Мы двойники

убийц и жертв. Но мы живем. Кого же

в тени платана тень маньяка ждет

и шевелит знакомыми усами?

Не все ль равно, молчи. И ты был с ним?..

И я, и он – и море нам свидетель.

Ну что ж, еще волна, еще удар –

и радуга соленая, и брызги!..

Вновь смуглый, будто закопчённый,
Простой, надежный как кастет,
Повторно выйдет ангел чёрный,
И крикнет: «Гречки больше нет!»

И, простодушный и несмелый,
За ним придёт товаровед,
Мукой обсыпанный, весь белый,
Промолвит: «Пива тоже нет!»

Вот так, с потерей за потерей,
Кляня и всё, и всех подряд,
Русь, вместе с муромой и мерей,
И побредёт в свой дивный Ад.

Я, разрушитель лишних зданий,
Жжав поседевшие виски,
Всех избавляю от страданий,
Отрезав лишние куски.

Спасая мир,
Во зле утоплый,
Крушу недрогнувшей рукой:
Ведь боль сильна,
пока ты тёплый,
Когда остыл -
Нет никакой.

Душой слабы,
Нервно вздрогнут,
Не чуя за шипами роз.
Хотя и говорят,
Что - ёбнут,
А всё-таки в душе -
Христос.

Среди замученных, неравных,
Средь рассекреченных отрав,
Блеск не угаснет дней сих славных,
Ведь всё-таки - был в чём-то прав.

Устал, нет сил.

Приходит время растворится в пиве,
Ну что ж, закончим день на позитиве!
Не знаю толком, кто же эти двое,
но будущее наше вот такое:



И не смотрите на него с тоской,
как за клином птиц на юг летящих,
какое есть, оно -
из наших настоящих.

Его не посадить и
вряд ли кто-нибудь его отравит,
какое есть - в нём любовь,
она царит и правит.

Оно то плачет,
то блажит,
то воет волком,
А будет ли совсем таким,
ведь никто не знает толком.

В Рай въехать вновь не удалось,
хоть тёк мед по усам,
С Россией что-то не срослось,
зато поднялся сам.

Но унывать причины нет,
Попробую опять,
Через каких-то тридцать лет
нас будет не узнать!

На Марсе яблони цветут,
а на Луне - парад,
куда ни глянь - гремит салют,
Вновь Питер - Ленинград.

Подешевели водки
и губы шепчут в лад:
через четыре ходки
мы всё вернём назад.